«ДЕТСКИЙ ЯЗЫК» В РАССКАЗАХ Т. ТОЛСТОЙ
Е.А. Аввакумова
Произведения Татьяны Толстой в последнее время являются очень популярными. Филологи работают над особенностями ее стиля, в том числе и с той целью, чтобы выяснить секрет этой популярности. Некоторые произведения писательницы написаны так называемым «детским языком», который узнается на интуитивном уровне. Прежде всего, это рассказы «Любишь – не любишь» и «На золотом крыльце сидели…». Возник интерес, за счет чего возникает такой стиль и почему автор его использует.
Язык детской литературы является в настоящее время пока еще мало изученным. В устной беседе Т. С. Троицкая сказала, что исследований по языку детской литературы очень мало, несмотря на значительное количество статей, рецензий и монографий по детским книгам. В них в основном передается содержание и идея, подчеркивается воспитательное значение книги.
По словам И.Н. Арзамасцевой, до сих пор нет определенных рамок отнесения произведений в круг детского чтения. Кроме того, не существует и единства мнений среди литературоведов по поводу выделения детской литературы в отдельную сферу [1]. Детская литература действительно является каким-то феноменом. Интуитивно практически любой человек, и прежде всего ребенок, определит, является книга детской или нет. А вот за счет чего – остается загадкой. Кроме того, известны факты, когда талантливые писатели и поэты пытались создать произведения для детей, но не достигали заметного успеха (например, А. Блок). Вместе с тем, по замечанию И.Н. Арзамасцевой, «некоторые детские книги, не отличаясь совершенством формы с точки зрения опытного читателя, остаются популярными довольно долго. Объяснение кроется не в уровне писательского дарования, а в его особом качестве» [1] (выделено Е.А.). Что же это за качество – осталось неразъясненным.
Поэтому перед нами стоит двойная задача: выявить языковые особенности детской литературы и найти их в указанных произведениях Т. Толстой.
Сразу же заметим, что рассказы Т. Толстой не могут попасть в круг детского чтения, во-первых, из-за сложности проблематики; во-вторых, названные рассказы не полностью написаны детским языком, есть там и пласт языка, довольно сложный для детского восприятия.
Надо заметить, что тексты Т. Толстой отличаются разнообразными речевыми структурами. Например, в одном небольшом абзаце могут сочетаться речевая партия повествователя и речевые партии нескольких персонажей:
…Да, а французский с Марьиванной что-то не идет. Не отдать ли меня во французскую группу? Там и гуляют, и кормят, и играют в лото. Конечно, отдать! Ура! Но вечером француженка возвращает маме паршивую овцу:
- Мамочка, ваш ребенок совершенно не подготовлен. Она показывала язык другим детям, порвала картинки, и ее вырвало манной кашей. Приходите на следующий год. До свидания! О ревуар! [2]
В рассматриваемом фрагменте текста до реплик диалога встречаются 3 разных речевых партии: мамы (Да, а французский с Марьиванной что-то не идет. Не отдать ли меня во французскую группу? Там и гуляют, и кормят, и играют в лото.), непосредственно девочки (Конечно, отдать! Ура!), француженки (паршивую овцу). И все 3 речевые партии являются одновременно речевым воспроизведением главной героини – девочки 5 лет, от лица которой идет повествование.
Приведенный пример, в свою очередь, вполне можно отнести к детской речи: девочка повторяет все, что слышала от взрослых. Однако в рассказе существуют и такие речевые пласты, которые никак нельзя отнести к детской речи.
Для иллюстрации сказанного приведем два примера из рассказа «Любишь – не любишь».
1. …Возьмем цветные карандаши. Если послюнявить красный, он дает особенно гладкий, атласный цвет. Правда, ненадолго. Ну, на Марьиваннино лицо хватит. А тут - громаднющая бородавка. Отлично. Теперь синим: шар, шар, еще шар. И две тумбы. На голову – черный блин. В руки сумочку, сумочки рисовать я умею. Вот и Марьиванна готова. Сидит на облупленной весенней скамеечке, галоши расставила, глаза закрыла, поет:
Я ехала домо-о-ой…
Душа была полна-а-а…
Вот и ехала бы к себе домой! Вот и катилась бы колбаской к своей Катюшеньке [3].
2. Господи, как страшен и враждебен мир, как сжалась посреди площади на ночном ветру бесприютная, неумелая душа! Кто же был так жесток, что вложил в меня любовь и ненависть, страх и тоску, жалость и стыд – а слов не дал: украл речь, запечатал рот, наложил железные засовы, выбросил ключи! [4]
Оба фрагмента написаны от лица девочки 5 лет. Тем не менее приведенные высказывания коренным образом отличаются друг от друга. Нам предстоит выяснить, за счет чего это происходит.
Начнем анализ с лексического уровня фрагментов. В первом - наблюдается конкретная лексика: карандаши, возьмем, послюнявить, блин, сумочка и др. Описывается мир, знакомый каждому ребенку, любящему рисовать. Поэтому в тексте преобладают детали, подробно воспроизводящие процесс создания рисунка: от «технологии» послюнявить карандаш до описания каждого элемента рисунка. Само слово «послюнявить» является чисто детским словом, так как почти не встречается в речи взрослого человека. Сомнение может вызвать слово «атласный»: для пятилетнего ребенка довольно сложное слово. Однако учитывая контекст всего рассказа, в котором данная девочка предстает как довольно эрудированный ребенок, знающий Пушкина и Лермонтова, без труда повторяющий в прямой речи такие слова, как «колесо фортуны» и «мочевой пузырь», вряд ли можно сомневаться в знании значения слова «атласный» героиней рассказа.
Во втором фрагменте рассказа наблюдается значительное преобладание отвлеченной лексики: враждебен, душа, жесток, любовь, ненависть, страх, тоска и др. В отличие от предыдущего текста в данном – используются тропы: запечатал рот, наложил железные засовы, выбросил ключи.
Словообразовательный уровень. В так называемом «детском» тексте встречаются детские инновации: Марьиваннино (данное слово наряду с Марьиванной проходит через весь рассказ), громаднющая (само слово «громадный» уже предполагает обозначение чего-то очень большого, однако суффикс -ущ- еще больше усиливает данное значение). Фрагмент заканчивается словом «Катюшеньке» с уменьшительно-ласкательными суффиксами –уш-, -еньк-. Правда, в данном контексте эти суффиксы добавляют иронический оттенок. Все перечисленные инновации выполняют экспрессивную функцию.
Второй текст не менее эмоционально насыщен, однако не содержит каких-либо инноваций либо экспрессивных суффиксов.
Синтаксический уровень.
В тексте 1 преобладают простые неполные предложения. Здесь содержится 3 сложных предложения: 1)Если послюнявить красный, он дает особенно гладкий, атласный цвет. 2) Теперь синим: шар, шар, еще шар. 3) В руки сумочку, сумочки рисовать я умею. В двух последних сложных предложениях первые части являются неполными.
В тексте встречается парцелляция: 1) Если послюнявить красный, он дает особенно гладкий, атласный цвет. Правда, ненадолго. 2) Теперь синим: шар, шар, еще шар. И две тумбы.
Данные синтаксические конструкции приближают текст 1 к разговорной речи.
Текст 2 состоит из двух сложных предложений, осложненных однородными членами предложений, обращением – вводной конструкцией. Синтаксический строй данного фрагмента настолько сложен, что его не способен воспроизвести 5-летний ребенок даже по памяти. Это, безусловно, речь взрослого человека, выражающая чувства ребенка. В самом тексте говорится о проблеме ребенка, переживающего сильные чувства, но неспособного выразить их словами: …а слов не дал: украл речь, запечатал рот, наложил железные засовы, выбросил ключи!
В рассказе несколько раз встречается мотив неспособности ребенка выразить сильные чувства словами:
<…> и закапают горькие детские слезы в голубую тарелку с зазнавшейся гречневой кашей, которая сама себя хвалит. И, видя это, нянечка заплачет и сама, и подсядет, и обнимет; и не спросит, и поймет сердцем, как понимает зверь – зверя, старик – дитя, бессловесная тварь – своего собрата.
<…> В груди вертится колючий шар, и невысказанные слова пузырятся на губах, размазываются слезами.
В рассказе удивительно переплетаются разные речевые пласты, выражающие точку зрения ребенка, но абсолютно разными средствами. И эта разность представлена детским и взрослым языком. Подобный контраст можно пронаблюдать в рассказе «На золотом крыльце сидели…».
В начале был сад. Детство было садом. Без конца и края, без границ и заборов, в шуме и шелесте, золотой на солнце, светло-зеленый в тени, тысячеярусный – от вереска до верхушек сосен; на юг – колодец с жабами, на север – белые розы и грибы, на запад – комариный малинник, на восток – черничник, шмели, обрыв, озеро, мостки. Говорят, рано утром на озере видели совершенно голого человека. Честное слово. Не говори маме. Знаешь, кто это был?.. – Не может быть. – Точно, я тебе говорю. Он думал, что никого нет. А мы сидели в кустах. – И что вы видели? – Всё [5].
Повествование идет от лица рассказчиков-детей. Но уже самый первый абзац представляет собой контраст речевых пластов. Рассказ начинается с описания – типа речи, наиболее чуждому маленькому ребенку. Перед нами повествование взрослого человека о своем детстве, который выражает свои детские воспоминания взрослым языком. Начало рассказа явно отсылает к Библии: В начале был сад. Третье предложение, довольно сложное по структуре, изобилует эпитетами, однородными членами предложения. Данное высказывание никак не может принадлежать ребенку. Но тут же происходит резкий переход к детской речи. В диалоге детей преобладают простые предложения, часть из которых к тому же являются неполными. В речи нет ни одного тропа. Все слова конкретные, за исключением выражения честное слово, которое является в детской речи своеобразным штампом.
Во многих рассказах Т. Толстой главными героями являются дети, и повествование идет от их лица. Автор показывает восприятие мира детскими глазами, но далеко не всегда детским языком. Например, в рассказе «Свидание с птицей» главный герой мальчик Петя воспринимает привычный мир по-особенному: всё вокруг волшебное, даже еда.
Мир и покой в кругу света на белой скатерти. На блюдечках – веер сыра, веер докторской колбасы, колесики лимона – будто разломали маленький велосипед; рубиновые огни бродят в варенье.
Перед Петей поставили огромную тарелку с рисовой кашей: тающий остров масла плавает в липком Саргассовом море. Уходи под воду, масляная Атлантида [6].
Данное описание ужина вряд ли можно назвать детским. Текст изобилует метафорами и эпитетами. Из всех тропов, пожалуй, только сравнение будто разломали маленький велосипед может принадлежать ребенку. В рассказе «Свидание с птицей» пласт детской речи встречается только во внутренних «диалогах» (термин Ю.Н. Караулова [7]) Пети: Вечно он пристает, дергает, насмехается – что ему надо? <...> Да, опять. Тамила – не сомнительная, она заколдованная красавица с волшебным именем, она жила на стеклянной голубой горе с неприступными стенами, на такой высоте, откуда виден весь мир, до четырех столбов с надписями: «Юг», «Восток», «Север», «Запад». Но ее украл красный дракон…<…> Нет, нельзя его выпускать из башни.
Из всего выше сказанного можно сделать вывод, что пласт детского языка в рассказах Т. Толстой характеризуется следующими чертами:
Использование конкретной лексики.
Отсутствие тропов.
Использование детских инноваций.
Преобладание простых синтаксических конструкций. Обилие неполных предложений. Минимальное количество осложненных предложений.
Стоит добавить, что данная характеристика верна только для детского языка в рассказах Т. Толстой. Для произведений детской литературы и для собственной детской речи данные параметры далеко не всегда характерны.
Литература:
Арзамасцева И.Н., Николаева С.А. Детская литература. – М., 2001. С.12
Толстая Т. Любишь – не любишь // Толстая Т. Круг. Рассказы. М., 2003. С.27.
Там же. С.28.
Там же. С.31.
Толстая Т. «На золотом крыльце сидели…» // Толстая Т. Круг. Рассказы. М., 2003. С.36.
Толстая Т. Свидание с птицей // Толстая Т. Круг. Рассказы. М., 2003. С.80-81.
Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 2004. – С.72.
|
пока слушайте музыку